Неточные совпадения
Все уже разошлись; одна свеча горит
в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над
ухом моим
звучит милый знакомый голос...
Это слово: «охотничья лошадь» — как-то странно
звучало в ушах maman: ей казалось, что охотничья лошадь должна быть что-то вроде бешеного зверя и что она непременно понесет и убьет Володю.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая
в слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова
звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом
в кружки о и а глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки
ушами, щетиной волос и думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели,
в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей
звучали ворчливо, и раздирал
уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы
в заказанные ящики.
Их фразы
в его
ушах звучали все более раздражающе громко и уже мешали ему, так же, как мешает иногда жить неясный мотив какой-то старинной песни, притязательно требуя, чтоб его вспомнили точно.
Упиваясь легким успехом, он гордо ходил: «Талант, талант!» —
звучало у него
в ушах. Но вскоре все уже знали, как он рисует, перестали ахать, и он привык к успеху.
Долго я не мог задремать; долго
звучал у меня
в ушах неотразимый голос Якова… наконец жара и усталость взяли, однако ж, свое, и я заснул мертвым сном.
Наши речи и речи небольшого круга друзей, собиравшихся у них, так иронически
звучали, так удивляли
ухо в этих стенах, привыкнувших слушать допросы, доносы и рапорты о повальных обысках, —
в этих стенах, отделявших нас от шепота квартальных, от вздохов арестантов, от бренчанья жандармских шпор и сабли уральского казака…
А. Т. Зверев имел два трактира — один
в Гавриковом переулке «Хлебная биржа». Там заседали оптовики-миллионеры, державшие
в руках все хлебное дело, и там делались все крупные сделки за чайком. Это был самый тихий трактир. Даже голосов не слышно. Солидные купцы делают сделки с
уха на
ухо, разве иногда
прозвучит...
Еще так недавно
в его
ушах звучали ее слова, вставали все подробности первого объяснения, он чувствовал под руками ее шелковистые волосы, слышал у своей груди удары ее сердца.
Райнер узнает
в гребце лучшего стрелка из Бюрглена
в кантоне Ури; он всматривается
в его одушевленное лицо, и
в ушах его
звучат простые, евангельские слова Вильгельма Телля: «Честный человек после всего думает сам о себе».
И он смело крикнул своим звучным голоском: «здорово, ребята!» Солдаты весело отозвались: молодой, свежий голосок приятно
прозвучал в ушах каждого.
Слова: «Вы невежа, милостивый государь» (un mal élevé, monsieur) — так и
звучали у меня
в ушах, все более и более возмущая меня.
Слова молитвы перед исповедью вспомнились мне и не переставая
звучали у меня
в ушах.
«Вы невежа, милостивый государь!» — беспрестанно раздражающе
звучало у меня
в ушах.
Словно живой, метался перед ним этот паскудный образ, а
в ушах раздавалось слезно-лицемерное пустословие Иудушки, пустословие,
в котором
звучала какая-то сухая, почти отвлеченная злоба ко всему живому, не подчиняющемуся кодексу, созданному преданием лицемерия.
И все кругом — чужой язык
звучит, незнакомая речь хлещет
в уши, непонятная и дикая, как волна, что брызжет пеной под ногами.
Смех, — тихий смешок, хихиканье да шептанье девиц Рутиловых
звучали в ушах Передонова, разрастаясь порою до пределов необычайных, — точно прямо
в уши ему смеялись лукавые девы, чтобы рассмешить и погубить его. Но Передонов не поддавался.
Кожемякину показалось, что
в голосе её
звучит обида. Маркуша осторожно разогнул спину, приподнял голову и, раздвинув рот до
ушей, захихикал...
Елена очень тосковала и долго по ночам заснуть не могла, когда узнала о смерти Кати. Последние слова нищей девочки беспрестанно
звучали у ней
в ушах, и ей самой казалось, что ее зовут…
Слишком знакомый голос
прозвучал в ушах Вани, и вслед за тем что-то белое быстро промелькнуло перед его глазами.
Голос, которым произнесены были эти слова,
прозвучал такою непривычною твердостию
в ушах Глеба, что, несмотря на замешательство,
в котором находились его чувства и мысли, он невольно обернулся и с удивлением посмотрел на сына.
В его
ушах звучали даже слова, какие
в подобных случаях говорятся родителями...
Запах жареного щекотал ноздри, трескучий разговор женщин
звучал в ушах, глазам было жарко, какой-то пёстрый туман застилал их.
Несколько секунд Илья пристально смотрел на Грачёва с недоверчивым удивлением.
В его
ушах звучала складная речь, но ему было трудно поверить, что её сложил этот худой парень с беспокойными глазами, одетый
в старую, толстую рубаху и тяжёлые сапоги.
Пальцы его ноги болели от удара о камень. Он пошёл медленнее.
В ушах его
звучали бойкие слова чёрненького человечка о сытых людях...
Он закрыл глаза и лежал неподвижно, а
в ушах его
звучал дряблый голос старика...
— Да… да… нет, — тускло
звучал её голос
в ушах Ильи.
Он чувствовал себя взрослым человеком, сердце его билось гордо и смело, и
в ушах его
звучали слова купца...
Убедительно-ласковый голос Ухтищева однотонно
звучал в ушах Фомы, и хотя он не вслушивался
в слова речи, но чувствовал, что они какие-то клейкие, пристают к нему и он невольно запоминает их.
От слова до слова я помнил всегда оригинальные, полные самого горячего поэтического вдохновения речи этого человека, хлеставшие бурными потоками
в споре о всем известной старенькой книжке Saint-Pierre „Paul et Virginie“, [Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (франц.).] и теперь, когда история событий доводит меня до этой главы романа,
в ушах моих снова
звучат эти пылкие речи смелого адвоката за право духа, и человек снова начинает мне представляться недочитанною книгою.
Старательно и добросовестно вслушиваясь, весьма плохо слышал он голоса окружающего мира и с радостью понимал только одно: конец приближается, смерть идет большими и звонкими шагами, весь золотистый лес осени звенит ее призывными голосами. Радовался же Сашка Жегулев потому, что имел свой план, некую блаженную мечту, скудную, как сама безнадежность, радостную, как сон:
в тот день, когда не останется сомнений
в близости смерти и у самого
уха прозвучит ее зов — пойти
в город и проститься со своими.
Но когда остались вдвоем и попробовали заснуть — Саша на лавке, матрос на полу, — стало совсем плохо: шумел
в дожде лес и
в жуткой жизни своей казался подстерегающим, полным подкрадывающихся людей; похрипывал горлом на лавке Колесников, может быть, умирал уже — и совсем близко вспомнились выстрелы из темноты, с яркостью галлюцинации
прозвучали в ушах.
Он вышел, а я подошел к кровати, думая, не вызовет ли ее вид желания спать. Ничего такого не произошло. Я не хотел спать: я был возбужден и неспокоен.
В моих
ушах все еще стоял шум; отдельные разговоры без моего усилия
звучали снова с характерными интонациями каждого говорящего. Я слышал смех, восклицания, шепот и, закрыв глаза, погрузился
в мелькание лиц, прошедших передо мной за эти часы…
Та музыкальная фраза, которая пленила меня среди лунных пространств,
звучала теперь прямо
в уши, и это было как
в день славы, после морской битвы у островов Ката-Гур, когда я, много лет спустя, выходил на раскаленную набережную Ахуан-Скапа, среди золотых труб и синих цветов.
Пошла игра. Один, бледнея,
Рвал карты, вскрикивал; другой,
Поверить проигрыш не смея,
Сидел с поникшей головой.
Иные, при удачной талье,
Стаканы шумно наливали
И чокались. Но банкомет
Был нем и мрачен. Хладный пот
По гладкой лысине струился.
Он всё проигрывал дотла.
В ушах его дана, взяла
Так и
звучали. Он взбесился —
И проиграл свой старый дом,
И всё, что
в нем или при нем.
Он начал припоминать ее слова. Все, что она говорила ему, еще
звучало в ушах его, как музыка, и сердце любовно отдавалось глухим, тяжелым ударом на каждое воспоминание, на каждое набожно повторенное ее слово… На миг мелькнуло
в уме его, что он видел все это во сне. Но
в тот же миг весь состав его изныл
в замирающей тоске, когда впечатление ее горячего дыхания, ее слов, ее поцелуя наклеймилось снова
в его воображении. Он закрыл глаза и забылся. Где-то пробили часы; становилось поздно; падали сумерки.
Лошадь, зябко встряхивая кожей, потопталась на месте и тихонько пошла, верховой покачнулся, сквозь дрёму ему показалось, что он поворотил назад, но не хотелось открыть глаза, было жалко нарушить сладкое ощущение покоя, ласково обнявшее тело, сжатое утренней свежестью. Он ещё плотнее прикрыл глаза. Он слышал насмешливый свист дрозда, щёлканье клестов, тревожный крик иволги, густое карканье ворон, и, всё поглощая,
звучал в ушах масляный голос Христины...
Орлов взял стакан, зачерпнул из ведра воды и одним глотком выпил её.
В ушах его
звучали мёртвые слова...
Но, чу!.. Легкий шорох…
В тайге мелькнула красноватая шерсть, на этот раз
в освещенном месте, так близко!.. Макар ясно видел острые
уши лисицы; ее пушистый хвост вилял из стороны
в сторону, как будто заманивая Макара
в чащу. Она исчезла между стволами,
в направлении Макаровых ловушек, и вскоре по лесу пронесся глухой, но сильный удар. Он
прозвучал сначала отрывисто, глухо, потом как будто отдался под навесом тайги и тихо замер
в далеком овраге.
Пока судьи совещаются, Толпенников выкуривает с генералом папиросу, о чем-то смеется, кому-то пожимает руку и уходит
в глубину залы, к окну, чтобы еще раз пережить свою речь. Она
звучит еще
в его
ушах, когда его настигает толстяк-околоточный.
А
в ушах звучат то веселые звуки деревенского хоровода, то затейный хохот на супрядках, то тихий, ласкающий шепот во ржах…
Но мне не мечталось; сердце билось неспокойно, а
в ушах звучали слова М-цкого: «Je hais ces brigands!» Впрочем, что же описывать впечатления; мне и теперь иногда снится это время по ночам, и у меня нет слов мучительнее.
«А ты скажи, зачем ты не арестован? Нет, ты, брат, постой! ты нам прежде скажи, зачем и почему ты не арестован? Зачем Лука арестован, а ты нет?» — смутно
звучат в ушах Полоярова как будто бы давнишние голоса.
В ушах еще
звучал голос Андро, мной еще владели дорогие воспоминания и впечатления, ожившие
в беседе со старым другом… Нет, право же, мадемуазель «жаба» не могла бы выбрать более неудачного момента для очередной стычки со мной!
«Ото всяких ересей блюди себя опасно…» — при первом чтении письма эти слова прошли незамеченными, но потом то и дело стали
звучать в ушах Дуни.
И
звучат в ушах ее слова евангельские о последних временах: «Тогда аще кто речет вам: се зде Христос или он-де — не имите веры; восстанут бо лжехристы и лжепророки и дадят знамения велия и чудеса, яко же прельстити…» «Это они!..
— Дзизинзин! —
прозвучало тотчас вслед за этим
в ушах Дуни, мгновенно приводя к действительности замечтавшуюся, словно заснувшую
в своих грезах девочку.
После боя Пьер спит на постоялом дворе;
в ушах все еще
звучат выстрелы, крики.
А правду — как ее скажу, если даже мое Имя невыразимо на твоем языке? Сатаною назвал меня ты, и Я принимаю эту кличку, как принял бы и всякую другую: пусть Я — Сатана. Но мое истинное имя
звучит совсем иначе, совсем иначе! Оно
звучит необыкновенно, и Я никак не могу втиснуть его
в твое узкое
ухо, не разодрав его вместе с твоими мозгами: пусть Я — Сатана, и только.